Заявления Жукова о том, что положение Ленинграда было безнадежным, опровергнуты не только германскими источниками, но и официальными советскими. Стратег набивал себе цену: положение было безнадежным, а я спас. Но если признать, что положение было надежным, то спаситель превращается в хвастуна, ибо нечего там было спасать и спаситель не требовался.

А самое интересное в том, что и в данном случае Жуков еще раз сам себя разоблачил.

Вернемся к докладу Жукова Сталину 29 июля 1941 года. Это тот момент, когда Жуков якобы предлагал Сталину сдать Киев. Помимо прочего Жуков доложил Сталину в тот день: «На ленинградском направлении без дополнительных сил немцы не смогут начать операции по захвату Ленинграда и соединению с финнами» (Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 300).

Так написано в мемуарах стратега. В первом издании. При живом Жукове. Если эту подлую фразу вписали вредители из Центрального Комитета, то Жуков должен был протестовать: не подпишу! Но гений военного искусства по какой-то причине не протестовал.

Итак, в июле 1941 года у германской армии сил для штурма Ленинграда не было. Так сказал сам Жуков. Так записал в мемуарах. В августе сил не прибавилось. И не могло прибавиться. Силы германской армии таяли, фронт расширялся, резервов не было, германская армия расползалась по необъятным территориям. И в начале сентября никаких дополнительных сил группа армий «Север» не получила. Наоборот, ее раскулачивали упорно и регулярно.

И вот мудрый стратег еще в июле 1941 года доложил Сталину, что за Ленинград можно не беспокоиться, нет у Гитлера сил для захвата Ленинграда. А нам через 28 лет он рассказал, что несметные полчища столпились у ворот Ленинграда, и уж если бы он, великий, не вмешался, то быть беде...

Достаточно интересно, что фраза о том, что «без дополнительных сил немцы не смогут начать операции по захвату Ленинграда», уже из второго издания выпала.

Живой Жуков проговорился. Жуков проболтался. Но некто бдительный уже после смерти величайшего гения военного искусства проговорку усмотрел и из текста вычистил.

Жаль, что, вытравив одну глупость, те же руки тут же вписали в мемуар множество других глупостей.

Глава 25. Как он принимал департамент

Провожая Жукова в Ленинград, Сталин якобы сказал ему: "Вот записка, передайте ее Ворошилову, а приказ о вашем назначении будет передан, когда прибудете в Ленинград. В записке К.Е. Ворошилову значилось: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву» (Воспоминания и размышления. М., 1969. С. 313).

«9 сентября 1941 года вместе с генерал-лейтенантом М.С. Хозиным и генерал-майором И.И. Федюнинским мы вылетели в блокированный Ленинград» (Там же. С. 327). Жуков почему-то не назвал генерал-майора Кокорева Петра Ивановича, который летел вместе с ним. Существует достаточно документов, которые подтверждают это. Кокорев был начальником отдела в Оперативном управлении Генерального штаба. По прибытии в Ленинград был назначен начальником штаба 8-й армии. Впоследствии – генерал-лейтенант, начальник штаба 2-й ударной армии.

Достаточно интересно, что в последующих изданиях, уже после смерти Жукова, была изменена не только дата полета в Ленинград с 9 на 10 сентября, но и весь текст значительно переработан, в него добавили красочные детали. Тот же момент во втором издании описан так: «Утро 10 сентября 1941 г. было прохладным и пасмурным. На Центральном аэродроме столицы, куда я прибыл, чтобы лететь в осажденный Ленинград, у стоявшего на взлетной полосе самолета маячили три фигуры: одна высокая генерал-лейтенанта М.С. Хозина, вторая, поменьше, генерал-майора И.И. Федюнинского, третья – летчика, командира воздушного корабля».

Если верить мемуарам, Жуков прилетел в Ленинград и сразу же направился в Смольный. А там член Политбюро и ГКО Маршал Советского Союза Ворошилов, член Политбюро Жданов, командование фронта и Балтийского флота, «а также директора важнейших государственных объектов» совещались о том, как бы им перед сдачей Ленинграда взорвать и уничтожить все, что возможно...

И тут появился Жуков.

Он якобы попросил разрешения присутствовать, посидел, послушал, потом протянул Ворошилову записку Сталина. Ворошилов прочитал, сник, сгорбился, сразу постарел. Тут же Жуков закрыл совещание, отменил все распоряжения о подрыве заводов, вокзалов, дворцов, мостов, складов, портовых сооружений, кораблей. Тут же Жуков принялся отдавать решительные приказы, которые и спасли город...

Жуков появился в Ленинграде, когда непосредственная опасность городу была ликвидирована. Никаких штурмов города противник не предпринимал. Потому никакой героизм Жукова тут не вырисовывается и никакие гениальные решения полководца не просматриваются. Как же быть? Чем подкрепить рассказы о Жукове-спасителе? На каком основании записать его в число защитников?

Выход был один: дату появления Жукова в Ленинграде приблизить к действительно опасному периоду. Потому и появился рассказ про полет с Центрального аэродрома. Это было особо подчеркнуто. Зачем? Да затем, чтобы оттенить срочный характер его миссии: вечером с Резервного фронта – в Кремль, ночь – работа в Генеральном штабе, а ранним утром 9 сентября прямо из центра Москвы взмыл в воздух...

Когда выдумку про 9 сентября разоблачили, авторам жуковских мемуаров пришлось согласиться: ах да, правильно, он прилетел в Ленинград 10 сентября.

Давайте же вредительскому тексту первого издания не будем верить, а поверим более правдивым изданиям. И чтобы окончательно развеять все сомнения, откроем мемуары тех, кто был в тот исторический момент рядом с Жуковым.

Генералы Кокорев и Хозин мемуаров не оставили. А генерал-майор Федюнинский уже через месяц сменил Жукова на посту командующего Ленинградским фронтом, впоследствии стал генералом армии, т.е. в воинском звании поднялся почти до уровня Жукова. Он мемуары написал: «Утром 13 сентября самолет Ли-2 поднялся с Внуковского аэродрома и под охраной звена истребителей взял курс на Ленинград. В самолете находились генерал армии Г.К. Жуков, назначенный командующим Ленинградским фронтом, генералы М.С. Хозин, П.И. Кокорев и я» (И.И. Федюнинский. Поднятые по тревоге. М., 1964. С. 41).

Итак, Жуков срочно летел в Ленинград из Москвы с Центрального аэродрома не то 9, не то 10 сентября. А Федюнинский в одном с ним самолете без всякой спешки – с Внуковского аэродрома 13 сентября.

Разберемся.

Чтобы понять ситуацию, еще раз прочитаем рассказ Жукова, на предмет поиска странностей, которые послужат нам ключиком.

Странностей искать не надо. Они на поверхности. Они перед нами. Вот хотя бы записка, которую Сталин якобы написал Ворошилову: передай фронт Жукову, а сам немедленно возвращайся... Момент, когда Жуков передавал сталинскую записку Ворошилову, от издания к изданию описан со все возрастающим драматизмом.

«Мы поднялись на второй этаж в кабинет командующего. В большом кабинете за покрытым красным сукном столом сидели человек десять. Поздоровавшись с К.Е. Ворошиловым и А.А. Ждановым, попросил разрешения присутствовать на заседании. Через некоторое время вручил К.Е. Ворошилову записку И.В. Сталина. Должен сознаться, что делал я это не без внутреннего волнения. Маршал прочитал записку молча и, чуть кивнув головой, передал ее А.А. Жданову, продолжая проводить заседание. На Военном совете фронта рассматривался вопрос о мерах, которые следовало провести в случае невозможности удержать город. Высказывались коротко и сухо. Эти меры предусматривали уничтожение важнейших военных и индустриальных объектов и т.д. Сейчас, более тридцати лет спустя, эти планы кажутся невероятными. А тогда? Тогда положение было критическим...» (Воспоминания и размышления. М., 2003. Т. 1. С. 385).