Во втором издании «Воспоминаний и размышлений» была усилена позиция Жукова в вопросе о том, что правду о войне говорить нельзя: «По вполне понятным причинам, мною не будут затронуты вопросы, раскрытие которых может нанести вред обороне страны» (Воспоминания и размышления. М., 1975. Т.1. С.313).
Опубликовано сие через 30 лет после завершения войны и больше чем через треть века после германского вторжения. О великий радетель нашей безопасности! Да что же это за тайны такие? Списаны танки, заросли крапивой взорванные укрепления, обвалились окопы и траншеи, распущены корпуса, армии и фронты, Гитлера давно нет, и Сталина тоже, наши фронтовики большей частью вымерли... А великие тайны остались. Если их раскрыть, будет нанесен вред обороне Советского Союза и боеспособность армии упадет!
Но вот прошло еще 30 лет. Подобно гниющему трупу Советский Союз окончательно разложился. Главная причина: в стране категорически запрещено говорить правду. Разрешалось только врать. Все снизу доверху пропитано враньем. Обманывая народ во всем, правители сами проникаются верой в свои выдумки. Но надо принимать решения, и они их принимают, основываясь на ложных представлениях об окружающем. А раз так, то и решения их не могли быть правильными.
Непроницаемым слоем вранья покрыта вся советская история, прежде всего история военная. После смерти Жукова прошло три десятка лет, но официальные сочинители так ничего нового и не открыли. А тем временем идут миллионами все новые и новые тиражи жуковского творения. И в каждом молотом по нашим головам бьет призыв не затрагивать вопросы, «раскрытие которых может нанести вред обороне» Советского Союза.
Для лубянских сочинителей жуковский мемуар – основа и несокрушимый фундамент истории войны. Они бесстыдно ссылаются на «Воспоминания и размышления», хотя знают, что есть темы, и, как утверждал сам Жуков, их несколько, которые вообще нельзя трогать.
У меня вопрос ко всем защитникам Жукова: объясните, что имел в виду величайший стратег! Назовите те запретные темы, которые, по мнению Жукова, нельзя обсуждать. Так и быть, если обсуждать нельзя, обсуждать их не будем. Но вы их назовите. А то ведь откуда нам знать, о чем можно говорить, а что обсуждению не подлежит?
О чем же рано говорить через десятилетия после войны? О штрафных батальонах? Жуков на войне штрафников видом не видывал и слыхом о таких не слыхивал. В мемуарах он этих рабов войны не вспоминал и о них не размышлял. Но народ об этом знал и без Жукова. В те годы, когда Жуков якобы писал мемуары, Владимир Высоцкий на всю страну сказал про штрафные батальоны, не дожидаясь, когда разрешат говорить правду.
Может быть, не пришло время говорить о том, что население западных областей гитлеровцев хлебом-солью встречало? Жуков об этом не вспомнил. Но мы-то знали об этом из рассказов свидетелей, из великой книги Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». Кузнецов не ждал тех прекрасных времен, когда можно будет касаться любых тем и вопросов. Он просто писал правду.
О чем еще не пришло время говорить? О потерях? Жуков нигде ни единым словом не вспоминал о потерях Красной Армии. Но и без Жукова народ знал, что потери были невероятными. И без Жукова честными исследователями была вычислена цифра потерь. И она далеко превосходит 7 миллионов, объявленных при Сталине, 20 – при Хрущеве и 27 – при Горбачеве. (При Горбачеве к сталинской цифре прибавили хрущевскую и получили новую, самую правдивую.)
Трудно понять позицию издателей мемуаров Жукова. Элементарная честность требует изготовить штамп «О многом говорить еще преждевременно. Жуков» и печатать жирными красными буквами поперек каждой страницы его мемуаров.
Заявление Жукова о том, что время говорить правду еще не пришло, является главным свидетельством против его книги «Воспоминания и размышления». После такого заявления честный человек просто не стал бы писать ни единого слова или написал бы все, что думает, все, что считает правдой, запечатал бы в трехлитровые стеклянные банки и зарыл бы в саду. А еще надо было написать письмо потомкам: правду о войне в XX веке говорить не позволяют, но я ее для вас сохранил, вот она, читайте! Но Жуков, объявив, что правду говорить не настало время, поставил свою подпись под сочинением в 700 печатных страниц.
Подумаем: если в этом сочинении правда о войне не содержится, тогда чем же оно наполнено? Если правда отпадает, то что остается?
Заявление Жукова – главное свидетельство в пользу «Ледокола». Критиков прошу меня не беспокоить и мне не досаждать до того момента, пока не будет опубликован список запретных тем, которые, по мнению Жукова, не пришло время обсуждать.
Глава 2. Про истинные взгляды великого полководца
Тоталитарное государство управляет мыслями, но не закрепляет их. Оно устанавливает неопровержимые догмы и меняет их изо дня в день. Вот пример откровенный и грубый: любой немец до сентября 1939 года должен был относится к русскому большевизму с ужасом и отвращением – с сентября 1939-го он должен проявлять симпатию к нему и восхищение. Если Россия и Германия вступят в войну друг с другом – что легко может произойти в ближайшие годы, – мы будем присутствовать при столь же внезапном повороте на 180 градусов. Есть ли смысл подчеркивать, каковы результаты этого для литературы?
Джорж Оруэлл. Литература и тоталитаризм. Текст передачи по Би-би-си 19 июня 1941 года
Полковник А. Кочуков, один из самых рьяных защитников Жукова, откровенно поведал о том, как создавались военно-исторические шедевры: "Два обстоятельства привели меня некогда в дом генерала армии Ивана Владимировича Тюленева. «Горела» юбилейная статья, посвященная 80-летию Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко. Тезисы ее были «сориентированы» на маршала Москаленко, но он отказался поставить под материалом свою подпись... С юбилейной статьей особых трудностей не возникало. Иван Владимирович Тюленев прочитал и подписал ее, хотя и заметил:
– Мало и сухо мы пишем о маршале Тимошенко" («Красная звезда», 20 февраля 2002 г.).
Вот так все у нас просто. Разворачиваем газету и читаем мудрую статью генерала армии Ивана Владимировича Тюленева. А при другом раскладе могли бы читать ту же статью и похваливать мудрость Маршала Советского Союза Кирилла Семеновича Москаленко. Статью подготовили для Москаленко. Она ему не понравилась. Ничего страшного. Подписал Тюленев.
Кочуков рассказывает, что маршалу Москаленко подготовили только тезисы, а потом проговаривается: Тюленеву он вез не тезисы, а готовую статью. Полководцу оставалось только прочитать и расписаться. Он это и сделал. Еще и пожурил: эх, писатели, слог казенный, а надо душу вкладывать!
Кто же был настоящим автором, мы никогда не узнаем. Может быть, сам Кочуков. А может быть, Кочуков только возил статью на подпись, а писали ее ребята рангом пониже.
То же самое узнаем и о мемуарах Жукова. Рассказывает В. Комолов, руководитель авторского коллектива мемуаров Жукова: «Мне, например, пришлось изучить около 250 книг и брошюр по военной истории, сделать массу выписок...» («Красная звезда», 12 января 1989 г.). Официально авторы мемуаров Жукова именовались редакторами. Сам Комолов – главным редактором. Но редактору незачем изучать 250 книг по военной истории и делать массу выписок. Этим автор должен заниматься.
И еще: мемуары – это воспоминания. Что вспомнил, то и пиши. А если собрал сведения из сотен чужих книг и вписал в свою, то это – все, что угодно, но только не мемуары.
Волшебное самоусовершенствование жуковских текстов лично меня приводит в восторг и трепет. Пример из начального периода войны.
В июне 1941 года в районе Минска был окружен и разгромлен Западный фронт. Погибли все четыре армии этого фронта. В начале июля за счет стратегических резервов Сталин создал новый Западный фронт, но и он тут же попал в окружение. Снова – четыре армии. Только теперь в районе Смоленска. А это – главное стратегическое направление войны.